Как и другие сокамерники Лангфельдера и Валленберга, Хубер сообщил, что его тоже внезапно вызвали на допрос «однажды вечером в конце июля 1947» и попросили назвать имена заключенных, с которыми он сидел в одной камере. Когда он упомянул имя Лангфельдера, ему стали задавать вопросы. «Они касались Валленберга и того, что Лангфельдер рассказывал мне о нем», — свидетельствовал Хубер. После допроса его, подобно другим, посадили в одиночку, где он пробыл до апреля следующего года. Позже в тюрьме, как сообщил Хубер, он встретился в Бутырках с Хилле, а также с финном по имени Пелконен. Последний, сидевший с Лангфельдером в Лефортово в 1945 году, был впоследствии допрошен и тоже подвергнут одиночному заключению.

Хотя в показаниях пленных есть расхождения, в основном они касаются только дат. Намного важнее, что все они рисуют удивительно связную историю ареста и заключения Валленберга, хотя русские сделали все возможное, чтобы сведения о нем не просочились наружу. Допрос заключенных в июле 1947 года и их последующее одиночное заключение показывают, как отмечено в докладе МИД Швеции, что «русские власти желали, насколько возможно, предотвратить распространение информации о Валленберге». Только получив эту информацию, шведы почувствовали, что они вправе направить Кремлю резкую ноту. Они получили «все необходимые доказательства», и им вполне было ясно, что русские держали Валленберга в тюрьме по подозрению в шпионаже.

«Произошла ужасная трагедия: Рауль Валленберг, сделавший героический личный вклад в спасение людей, в число которых входили также неевреи, социалисты и коммунисты, был заподозрен в шпионаже и арестован». Тем не менее факты, изложенные во врученной лично заместителю министра иностранных дел Валериану Зорину ноте, на позицию русских нисколько не повлияли.

Новая шведская нота от 10 марта 1956 года содержала еще один аргумент — заключение, подписанное судьями Верховного суда Швеции Рудольфом Экманом и Эриком Линдом, в котором утверждалось, что добытые к тому времени новые свидетельские показания не оставляют сомнений: после взятия под стражу в 1945 году Валленберг находился в заключении в Советском Союзе. По срочному настоянию Рудольфа Филиппа в заявление судей — еще до того, как нота была вручена русским, — была внесена существенная поправка. Первоначально судьи заверяли, что изученные ими свидетельские показания доказывают, что до февраля 1947 года Валленберг оставался жив. Филипп разъяснил, насколько это может оказаться опасным — дать понять русским, что твердая уверенность шведов относительно судьбы Валленберга распространяется только на период до 1947 года. Бывали случаи, указывал он, когда русские отвечали на запросы относительно пропавших без вести свидетельствами о смерти, удостоверявшими, что данное лицо умерло после того, как его видели в последний раз. В ноте от 10 марта с приложенным к ней судейским заявлением говорилось, что переданные русским новые данные позволяют им найти Валленберга и вернуть его домой, — весьма тактичная формулировка, допускающая совершение ошибки в прошлом, которую теперь не поздно поправить. Вместо этого со скорострельностью, достойной лучшего применения, всего через девять дней, русские передали шведам ответ, тон и содержание которого оказались полностью негативными. Русские еще раз повторили, что проведенное «тщательное расследование» в очередной раз подтвердило: ни в прошлом, ни в настоящем Валленберга в России не было и нет. Кремлевские власти добавляли к этому, что они не считают надежными свидетелями «военных преступников», чьи показания так разительно расходятся с результатами их собственного «тщательного расследования».

Возникают законные вопросы, почему же тогда «военных преступников» отпустили, в то время как Валленберга и Лангфельдера удерживали? Или почему эти неисправимые нацисты выбрали столь странный метод клеветы на Советский Союз, как заступничество за человека, который, по их же собственному признанию, расстраивал нацистские планы, спасая евреев?

ГЛАВА 14

В пасхальные дни 1956 года шведский премьер-министр Таге Эрландер совершил официальный визит в Москву для переговоров с преемниками Сталина, первым секретарем ЦК Коммунистической партии Никитой Хрущевым, председателем Совета министров Николаем Булганиным и министром иностранных дел Вячеславом Молотовым. В кармане у него лежало письмо от Май фон Дардель ее сыну. Неизвестно, действительно ли Эрландер верил, что письмо это найдет адресата:

Обладала ли Май фон Дардель сведениями, позволявшими ей надеяться, что Эрландер сможет вернуть Рауля, неясно, — во всяком случае, сбыться этому было не суждено. Сталинская эра канула в прошлое, домой на родину возвращались все новые тысячи заключенных — в основном немцев, среди которых было немало людей с репутацией военных преступников, — но Валленберга среди возвращавшихся не было.

Конечно, г-жа фон Дардель к тому времени, должно быть, уже не верила, что русские отпустят его. Она обращалась ранее лично к Хрущеву, но не получила ответа. «Вы сами — отец, вы должны понять мои чувства, — писала она ему, — и страдания, которые разрывают мне сердце. Всей душой прошу вас позволить сыну вернуться к его тоскующей старой матери». Она также писала жене Хрущева, Нине: «В горе я обращаюсь к вам, тоже матери, с просьбой помочь моему сыну вернуться домой на родину». И снова не получила ответа.

Когда Эрландер поднял вопрос о Валленберге при встрече с Хрущевым и другими, он получил ставший уже стандартным ответ; советские лидеры по-прежнему придерживались версии Вышинского (1947 год) о том, что Валленберга в Советском Союзе нет и никогда не было. Эрландер тем не менее продолжал настаивать и передал русским копии свидетельских показаний, по крохам собиравшихся в течение многих лет. Эрландер тщательно отобрал их, отсеяв показания свидетелей, которые имели друзей или родственников, находившихся за «железным занавесом», или другие материалы, которые — если бы русские вдруг решили их использовать — могли вызвать серьезные последствия для отдельных лиц. В любом случае предъявленного материала было достаточно, чтобы оценить дело prima facie [60] . В коммюнике, опубликованном 5 апреля, в конце визита, констатировалось, что русские согласны изучить полученные документы и, если бы Валленберг оказался в Советском Союзе, «естественно», позволить ему вернуться домой.

14 июля советский посол Родионов известил МИД Швеции, что результаты нового проводимого в Советском Союзе расследования могут быть «скоро получены». Прошло два месяца, но ответа не поступало. Шведы направили в Советский Союз письмо с резким напоминанием, в котором указывали, что прошло уже полгода после того, как советское руководство обещало им провести расследование, в котором были бы учтены новые, полученные ими от шведов свидетельские показания. Через два месяца шведы послали еще одно напоминание, в котором выражали «удивление и разочарование» тем, что советское обещание до сих пор не выполнено. Миновали еще два месяца. И вот наконец-то… шведы получили ответ. Послание, переданное им заместителем министра иностранных дел Андреем Громыко 6 февраля 1957 года, шведских чиновников ошеломило.